12+. Сценарий эротического фантазма в обложке школьного учебника

Когда я впервые входила в класс как учитель, то боялась, что на стуле меня обязательно ждет кнопка острием вверх, а на столе — предательски незаметный тонкий слой суперклея.

Что на доске напишут неприличные слова, а классный журнал щедро надушат средством от тараканов.

Что в стакан воды будут подсыпаны спайсы, слабительное или снотворное.

Ничего такого не было. В первый год в школе о меня, молоденькую неопытную учительницу истории, просто вытирали ноги. Мои великовозрастные ученики-старшеклассники, их преподобные родители и педагоги-сотоварищи. Это делается аккуратно, ядовитыми словами, метко разящими того, кто пока не защищен непробиваемой броней школьного опыта. В двадцать один год в выпускном классе делать нечего. Учителю тоже.

Поэтому на второй год я спешно переквалифицировалась в преподавателя младших классов.

Здесь униженные и оскорбленные могут в полной мере отыграться на бессловесных и безропотных созданиях. Завоевать место под солнцем. Почувствовать вкус власти.

Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. А в начальной школе она именно такая и есть.

Появляется возможность отчитать за сына-балбеса высокопоставленного родителя, как двоечника. И насладиться пристыженностью и беззащитностью, вызванными чувством стыда и вины.

Бывают редкие родители, которые пытаются указать на подобающее вам место, обвинить в бездарности и превышении школьных полномочий, но случается такое столь редко, что даже скучно. Главное — вовремя перейти в нападение и заявить, что вмешательство в педагогический процесс со стороны непрофессионалов непозволительно.

Рано или поздно все надоедает. Надоедает быть правой во всем. Надоедает быть всемогущей и всевидящей. В конце концов, это старит, а я не собираюсь выглядеть в тридцать лет ни на тридцать два, ни на тридцать пять.

Со временем я поняла, что самое интересное — это золотая середина, средняя школа, возраст от одиннадцати-двенадцати лет… Потому что все внове, вдруг и невтерпеж… В это время у девочек начинается менструация, а мальчики просыпаются с первой поллюцией. И когда проходишь по рядам, любопытно принюхаться и попытаться определить по запаху, кто из сидящих уже вступил в полосу полового созревания, а кому все еще только предстоит. Звучит изумительно пошло. До отвращения. Пошлость сейчас на коне. Хочется взять и выплюнуть ее, как изжеванную жвачку.

Когда я прохожу в шестом классе мимо Карины, я уже знаю, что она сидит на стуле как влитая, потому что боится, что скромная прокладка не удержит рвущегося из нее кровавого потока.

Будь я не женщиной и вовсе не самой собой, я бы эту Карину просто украла. Эти недомерки — ее одноклассники — не замечают, какие у нее потрясающие ноги. Изящные, с такими тонкими благородными щиколотками, похожими на кегли в балюстраде той старой школы, в которой училась я. С такими ногами простительно не знать ничего.

Иногда мне кажется, что я невольно завышаю Карине отметки, потому что вспоминаю ее щиколотки. Тогда я пытаюсь собраться с мыслями и становлюсь к ней строже, чем к другим. Одним словом, не могу я с ней быть объективной.

Карина ходит вечно в каких-то хламидоподобных юбках, и чтобы поймать в объектив глаза хоть кусочек ее ноги, нужно долго за ней наблюдать. Однажды я даже заглянула на их урок физкультуры, чтобы посмотреть на нее. Каринины ноги были затянуты в толстые лосины, но все равно они были великолепны. Мне кажется, что такие были у кариатид, которые тоже носили струящиеся хитоны до самого пола.

Если бы я тогда не заглянула на этот урок, я не заметила бы другую красавицу, Зою. Из-за того, что в классе она всегда ходит в пиджаках, не видно потрясающего соотношения между ее пышной грудью, изумительной гибкой талией и плавными полными бедрами. Чему их там учат, на физкультуре, я не знаю, но если бы учили танцу живота, то Зое не было бы равных. Стоит ей научиться колыхать бедрами, выгибать талию вслед за поворотом шеи, как все мужчины будут смотреть ей вслед, вытянув шеи, словно подслеповатые страусы.

И вот когда она научится это делать, мы станем соперницами… Было бы даже интересно ее научить… Хотя, может быть, мне только кажется, что я это могу… Разве таких, как я, вообще можно допускать к школе ближе, чем на пушечный выстрел?

Конечно, можно. Ведь в каждом человеке живет несколько сущностей. Одна из моих сущностей штудирует методички, но другая в это время витает в облаках и ощущает себя женщиной.

В 6А я стараюсь не повторяться с гардеробом, потому что знаю, что Димочка и Юрочка не только раздевают меня глазами, но и ведут счет всем моим нарядам. Они примечают каждую складку и каждую выточку на моей блузке. Поэтому для них я стараюсь расстегивать ее поглубже. А чтобы их взгляд невольно опускался в ложбинку меж двух грудей, я подчеркиваю шею красной каплей кулона. Да, приходится надевать белье с пушапами, чтобы грудь выглядела более привлекательной, а ложбинка — более глубокой.

Вот в начальной школе я совсем перестала следить за собой. Могла целую неделю носить одно и то же платье и ходить без грима.

Здесь — совсем другое дело. Будут замечены и раскритикованы сборящиеся колготки, стесанные каблуки и фасон пиджака, не актуальный в данном сезоне. Слегка выступающий живот будет непременно принят за беременность. В синяках под глазами они увидят последствия бурно проведенной ночи, а не бесконечной проверки тетрадей. Поэтому я стараюсь задавать поменьше письменных работ.

Двенадцатилетние-тринадцатилетние уже скажут, что фиолетовый цвет не подходит к тональности моего лица. Что яркие тени век на первом уроке выглядят слишком вызывающе и могут быть прощены только на последнем.

Я стала специально надевать не колготки, а чулки, даже зимой, когда холодно. Потому что как-то на лестнице Андрюша Ползунов посмотрел вверх и увидел, что на мне надеты колготы с кружевами. Они так и отразились в его глазах. И когда я стою у доски в классе и что-то пишу, я чувствую, как он мысленно стягивает с меня эти чулки, настойчиво и ловко сжимая балясину ноги.

Попробуйте выглядеть королевой на зарплату школьной учительницы — и тогда вы поймете, каких усилий мне это стоит.

Мама мечтает выдать меня замуж и устроить на высокооплачиваемую работу. А лучше и то, и другое. Причем сразу. Ну, на худой конец, первое может вытекать из второго или второе — из первого.

Среди ее знакомых оказался какой-то директор, которого она зазвала к нам домой на мои смотрины.

Оглядев меня с ног до головы, он спросил, сколько я получаю. Услышал цифру, плотоядно усмехнулся и предложил перейти к нему на зарплату в пять раз больше. Мама победоносно заулыбалась.

— А чем мне придется заниматься? — невинно спрашиваю я.

— Будете моим помощником, если хотите — заместителем.

«Ага, — подумала я. — Сейчас я променяю Каринины кувшинные щиколотки и Зоину змеиную талию на твою запердышную лысину…»

Увидев мою задумчивую нерешительность, сообразительный директор поспешил набавить цену:

— Ну эта сумма только на начальный период, далее вы сможете получать в два раза больше.

«Как же придумать объяснение, подходящее под их восприятие действительности?»

— А сколько человек будет у меня в подчинении? — задаю вопрос с наивным выражением лица.

Дяденька поперхнулся и сказал, что поначалу не будет никого, но потом меня ожидает громадный карьерный рост.

— Боюсь, для меня это сложновато, — говорю я тихо и скромно.

Мама делает огромные глаза, полные удивления.

— Видите ли, — объясняю я, — я веду сейчас пять ступеней по два класса, то есть десять классов, по 25 человек в каждом. Можно сказать, что у меня в подчинении двести пятьдесят человек, которых я знаю поименно и по цвету глаз. И эти двести пятьдесят человек больше чем просто подчиненные. Я занимаюсь формированием их мировоззрения, становлением их жизненной и гражданской позиции. Двести пятьдесят человек ловят каждое мое слово и записывают за мной под диктовку. А сама я уже почти разучилась писать. Поэтому мне будет сложновато записывать за вами.

«Если бы он был умницей, — думала я, — я бы смотрела ему в рот, ловила и жадно впитывала все сказанное и выкладывала в „Твиттер“. Но я вижу, что он тупорылый истукан, которому не терпится залезть ко мне под юбку. Неужели мама этого не замечает?»

Когда директор ушел, мама снова обрушилась на меня с упреками:

— Ты опять? Ты опять строишь из себя неизвестно что? Зачем? Как тогда, помнишь, когда отшила Бориса. А такой был положительный кандидат: квартира в самом центре, машина, работа на хорошей должности… Чего тебе еще надо?

— Мама, он тюфяк…

— Ну и что, зато добрый, хороший человек… И потом он сын моей подруги Тамары… Это о многом говорит. Не чужой, не с улицы…

— Вовсе не добрый и не хороший… А с кучей комплексов… То, что он сын Тамары, говорит только о том, что ты приискала мне вздорную свекровь. Это не плюс, а минус. И вы перестали бы быть подругами еще до свадьбы… Я шучу. И потом если он до тридцати пяти лет ни разу не женился и особо даже девушками не интересовался — это о чем-то говорит… Наверное, он ничего не умеет.

— Ты учитель — ты и научишь…

— Не хочу тратить на это время…

— Да пойми же ты: совершенно все равно, за кого выходить замуж, — объясняет мама. — На самом деле кандидатура не имеет принципиального значения. Ты глупая и до сих пор относишься к браку как к чему-то розовому с кружавчиками. А это просто сосуществование. Совместное поедание пищи на кухне, совместный сон, или даже раздельный, совместные походы в магазины, поездки на дачу, воспитание детей… И в принципе на месте мужа может быть кто угодно. Лишь бы он несильно мешал, заявляя о себе.

— Типа сумки донести? — уточняю я.

— Ну что-то вроде этого, — кивает мама.

— Спасибо… Я, кажется, начинаю понимать.

Летом, после сумасшедшего забега на дистанцию под названием «Единый государственный экзамен», я позволяю себе расслабиться и завести новые отношения с мужчинами. В течение учебного года на это просто нет времени. И хотя ученики 5–8 классов полноценный ЕГЭ не сдают, он все равно висит над нашими головами как дамоклов меч. Я хорошо знаю, что это такое, потому что у меня, как у репетитора, много учеников-старшеклассников.

Они зубрят как сумасшедшие, а на третий день все уже забывают, освобождая голову для летнего отдыха.

Этим летом я познакомилась с Романом. По крайней мере, он так себя назвал.

Роман занимается каким-то бизнесом и отказывается верить в то, что я школьная учительница. Считает, что это ролевая игра.

Для него такие отношения тоже только на лето: его семья проводит каникулы на море за рубежом, а квартира пустует. Вернее, он не дает ей пустовать, приглашая меня.

Я знаю, что к первому сентября он позвонит и скажет, что берет тайм-аут или что мы должны перенести наши встречи в другое место. Да мне и самой будет некогда. Поэтому стараюсь получать удовольствие по полной, пока такая возможность есть. Живи одним днем и наслаждайся!

Маме это категорически не нравится. Она считает, что мне давно пора обзавестись мужем и детьми. А мне детей, если честно, хватает и в школе по горло. Не успеешь оглянуться, и вот оно снова, первое сентября, а потом и Новый год.

Самое скучное в школе — это педсовет. Сегодня он посвящен патриотическому воспитанию молодежи. Наша директриса Надежда что-то вдохновенно вещает. А я смотрю на коллег и не понимаю, как им можно доверить работу с детьми.

К примеру, Григорий Иванович, который ведет биологию. Голова лысая, как коленка; круглые очки, как у Гарри Поттера; пиджак, надетый на майку; рот слегка шамкает, у него с зубами проблема. Типичная внешность педофила-чекатило. Как он там детям рассказывает про пестики и тычинки? Надо как-нибудь сходить к нему на урок, полюбопытствовать. Ни за что не поверю, что он может не реагировать на мою Зою… На нее не отреагирует разве что евнух.

А Марья Васильевна? Когда она садится за стол и кладет на него две двадцатикилограммовые груди, никто из учеников уже не в состоянии думать о физике в чистом виде. Все думают только о силе тяжести, которая давит на стол, и с ужасом ждут того момента, когда она встанет и начнет прохаживаться мимо парт. Когда она проходит мимо или останавливается рядом, даже мне становится не по себе. Какая-то скрытая сила таится в этих колоссальных закромах. Как она добилась такого результата? Ведь когда-то и Марья Васильевна была хрупкой девочкой с тоненькой фигуркой. Но кажется, что нет, никогда не была.

Особый страх вызывает среди учащихся Глафира Андреевна, суровая англичанка с левой рукой-протезом ниже локтя — последствие давнего несчастного случая. Она водружает классный журнал на протез, как на подставку, и, зажав перо в правой, медленно плывет между партами. Когда Глафира застывает напротив очередной жертвы, и пожелтевший от времени на сгибах зловещий суррогат повисает над самым носом сидящего ученика, он, леденея от ужаса, начинает чувствовать, что неумолимая сила судьбы прижала его к стенке и вот-вот возьмет за горло. Для полноты ее портрета следует упомянуть жидкие и вечно сальные волосы и подгнившие передние зубы. Протез, впрочем, держится на удивление крепко. Глафира запросто может вытолкать из класса зарвавшегося на уроке нахала, что называется, «одной левой».

Зато Галина Петровна, учитель математики средней школы, вызывает скорее умиление, особенно когда рассеянно отцентровывает лифчик или бессознательно трется причинным местом о край парты, пытаясь поправить врезающееся в тело белье.

— А что может предложить Татьяна Николаевна, наш молодой специалист? Ведь патриотическое воспитание — это, можно сказать, ваш профиль? — выводит меня из забытья вопрос директора. Придется выкарабкиваться.

Я преподаю историю — «бытописание» всех позорных дел человечества, которые я должна обелить, приукрасить и преподнести в нейтральном виде или с патриотическим акцентом. Счастливые времена почему-то не сохраняются в памяти так хорошо, как история войн и борьбы за власть. Геройство Цезарей и Наполеонов, обильно подпитанное кровью, мы назовем борьбой за расширение империи и укрепление государственности. Разгон Учредительного собрания подадим как благое дело, восстание декабристов — как прогрессивное выступление против застойных явлений в обществе. Измена громоздится на измену, предательство на предательство. А я копаюсь ежедневно во всем этом грязном белье и с удовольствием даю его понюхать учащимся.

На самом деле в курсе истории не так много тем, на которых учитель может отыграться. Нет, не в плане патриотического воспитания. А в смысле создания интриги. К примеру, на историю можно смотреть глазами мужчин, а можно смотреть глазами женщин. И это видение разное. И история становится разной. Нам обычно преподносится мужская версия истории.

Одна из таких тем — «Смутное время», я очень ее люблю. Вспоминаю один такой урок в 7А:

— Ну а теперь, когда мы в целом изучили историю Смутного времени, хотелось бы остановить ваше внимание на трех женских портретах, портретах русских цариц. Кто из девочек хотел бы оказаться русской царицей?

Кверху тянется дюжина тонких ручек.

— Да что вы их спрашиваете, — басит Битягов, — все они хотят на троне посидеть.

— А вот это мы сейчас проверим. Я расскажу вам об их судьбах, а вы решите для себя, хорошо ли быть русской царицей. Портрет первый: Анастасия Романова. Первая и любимая супруга царя Ивана Грозного, на которой он женится в 17-летнем возрасте. Царица родила царю шестерых детей, в том числе будущего царя Федора Иоанновича, славилась благочестием, а потом, по слухам, была отравлена. Кстати, современные исследования останков подтверждают, что так оно и было.

— А, глядишь, была стервой, подольше бы пожила, — голосит Битягов…

— Речь в данном случае о другом, Битягов, обращаю ваше внимание на то, что, как ни мало Анастасия Романова была царицей, ее роль в дальнейшей российской истории окажется очень велика. Именно Михаила Романова, ее внучатого племянника, в 1613 году изберут на царство. Это случайность? В истории не бывает случайностей, бывают скрытые закономерности. Они говорят нам о том, что клан Романовых был чрезвычайно влиятелен на политической арене конца XVI века. Романовы попали на российский престол через покои царицы Анастасии. Это о роли женщины в истории. Правда, счастливых судеб у цариц не было.

Делаю паузу.

— Это вы специально такой пример привели, — говорит Андрюша. — Не всех же их отравили.

— Не всех. Только некоторых. Вот портрет второй: Мария Нагая. Последняя, шестая жена царя Ивана Грозного. По церковным законам того времени это невозможно. Этот брак никогда официально не признается церковью, на обряде даже не присутствуют церковные чины, поэтому сын Марии, Дмитрий, считается незаконнорожденным, что не мешает Нагой пользоваться всеми привилегиями царицы. После смерти мужа ее удаляют в Углич, где и совершается трагедия, связанная с ее сыном, который то ли был убит, то ли погиб в результате несчастного случая во время игры в тычки. Сразу возникает вопрос: если сын незаконнорожденный, к чему его так сильно опасаться и убивать? Вовсе незачем. Марию обвиняют в недосмотре и постригают в монахини. Так или иначе, но как только на арене появляется Лжедмитрий Первый, роль Нагой резко возрастает. Ее тайно вызывает ночью в Новодевичий монастырь Борис Годунов и допрашивает, ее ли сын Лжедмитрий. «Не знаю», — говорит она, и это мудрый ответ. Когда Лжедмитрий оказывается в Москве, она может опознать или не опознать в нем сына. Но есть ли у нее выбор? Нет выбора. Она признает, что Григорий Отрепьев является чудесным образом спасенным Дмитрием Ивановичем.

Я замечаю, что Зоечка задумалась и посмотрела в окно.

— А теперь вопрос к Зое Капташ: как бы поступила она на месте Марии Нагой?

Класс оживляется. Все смотрят на Зою.

— Если бы мне показали непонятного рыжего самозванца, я бы не признала его сыном, — отвечает она.

— И тем самым подписала бы себе приговор? — говорю я.

— Почему? — наивно спрашивает Зоечка.

— Потому что, если бы Мария признания не сделала, Лжедмитрия все равно объявили бы Дмитрием Ивановичем, а его псевдомать удушили бы рясой монахини и объявили народу, что царица была так рада видеть воскресшего сына, что «восхищенья не снесла и к обедне умерла». Так что выбора у царицы не было. Восседать матерью царя в московских палатах было куда интереснее. Позднее вопрос о признании будет подниматься неоднократно. И Нагой нужно постоянно выпутываться из сложной ситуации. Ее жизнь отныне зависит от того, насколько уклончиво она даст ответ. Когда первого Лжедмитрия убивают, на вопрос о том, самозванец он или нет, Мария отвечает: «Вы это лучше знаете». Она прекрасно понимает, что признавать каждого следующего Лжедмитрия чудесно спасенным невозможно. Второму Лжедмитрию она отказывает в признании. Затем мощи царевича из Углича становятся разменной монетой. Их признают то подлинными, то подложными. Возят с места на место, прячут, снова достают и демонстрируют народу. Это талисман Марии. Но рано или поздно она оступится. Это случилось то ли в 1608, то ли в 1610, то ли в 1612 году. Точно неизвестно, как и при каких обстоятельствах.

«Ну как, по-прежнему все хотят быть царицами?»

В классе тишина.

— Хорошо. Портрет третий. Марина Мнишек. Первая русская коронованная царица. Единственная коронованная до Екатерины Первой, которая, по стечению обстоятельств, также не русская, не православная. Первая попытка европеизации России. Марина впервые привозит в Россию вилку, потому что деревянными ложками есть не хочет. В вилке новые подданные видят чертову рогатину. Марина предпочитает мыться каждый день в ванной, а не раз в неделю в бане. Это тоже никому не нравится.

Звенит звонок, в 7А это сегодня последний урок, и у меня последний, но никто не встает из-за парт, все сидят как вкопанные. Я продолжаю.

— Марина заочно выходит замуж за отсутствующего Лжедмитрия, которого представляет перед аналоем некий дьяк. И вскоре она достигает желаемого — высшей власти: Марину венчают на царство как русскую царицу Марину Юрьевну. Мечта сбылась. Но она католичка, в ее православие никто не верит, и царствует она всего неделю, пока ее мужа не сбрасывают на колья из кремлевских окон. Марина только чудом избежала смерти во время майского погрома. Попытка номер один провалилась. Судьба преподнесла ей попытку номер два. Памятуя заветы свекрови, Марии Нагой, после смерти Лжедмитрия Первого Марина тайно венчается с Лжедмитрием Вторым, а по слухам, просто признает его своим спасшимся мужем. Лучше признать мужем очередного самозванца или снова повенчаться с холопом, чем лишиться головы. Потом на свет появляется маленький наследник, якобы сын Марины и Лжедмитрия Второго, Дмитрий Иванович, но за неделю до этого Лжедмитрия второго убивают, и многие отказываются признать «воренка» наследником престола. Марина вторично становится вдовой. Она пытается спасти сына и бежит с ним до самого Урала (на Яик), но там ее в конце концов ловят и доставляют в Москву, где вешают ее сына трех лет, по указанию Романовых, на небольшой виселице у Тушинских ворот. А Марина из Маринкиной башни в Коломенском кремле в ответ проклинает Романовых и Россию на веки вечные и умирает от тоски. Вот такая простая женская история. «Сказочка про то и про се».

Девицы смотрят на меня с недоверчивым ужасом. Кажется, царицами они быть больше не хотят. Я добилась своего.

Сегодня меня вызвала к себе Надежда и рассказала о предстоящей инспекции из Отдела по образованию (раньше называлось РОНО). Просит отрепетировать пару раз демонстрационный урок. А у меня и так времени в обрез, для меня потеря лишних двух уроков смерти подобна. Не хочу ничего репетировать и не буду. Помню, эта показуха еще в моем детстве была. И до сих пор осталась. Пусть все будет экспромтом, как уж получится.

Заметила, что одни и те же дети на уроках разных учителей бывают разными. Они словно мимикрируют, подстраиваясь под манеру и характер конкретного учителя. Мне как-то довелось быть на уроке самой Надежды: дети были скованные и Надежду явно побаивались.

На моих уроках они другие. Они не боятся задавать вопросы и комментировать. И мне это нравится. И я знаю, что им тоже это нравится. А вот представителям Отдела образования это может оказаться не по душе.

На демонстрационный урок пришла также сама Надежда. Все вроде идет гладко. Уже в самом конце я говорю:

— А теперь контрольный вопрос на повторение пройденного: с 1613 года в России правят Романовы, а какова была фамилия предшествующей династии, которая правила в течение нескольких столетий? Была ли у той династии фамилия?

В классе повисает предательская тишина. Сейчас Надежда поймет, что все это чистая импровизация, что ничего не было отрепетировано и проговорено заранее, и меня распнут на ближайшем педсовете. Карина опустила голову, Зоя задумчиво смотрит в окно.

Вдруг с задней парты раздается голос Сашки Логунова:

— Фамилий тогда толком не было. А вообще, они считаются Рюриковичами.

«Спасибо, мой родной, любимый, единственный. Вот уж помощь пришла, откуда не ждали. Ты мой спаситель, избавитель от нотаций педсовета. И я тебе безумно благодарна. Согласна, вопрос некорректный, но как-то пришел он мне в голову и сорвался с языка».

Голос у Сашки детский, звенящий, с отзвуками соловьиных трелей и голубиного воркования. Очень красивого тембра. Надо вызывать его к доске почаще, пока голос не сломался.

Кстати, в школе я одна, а дома — совсем другая. У меня ужасный характер. Я не люблю готовить. Я не люблю убираться. Будь на то моя воля, я просыпалась бы не раньше двух часов дня.

Мужчинам нравится во мне то, что я могу предпочесть секс важной встрече. Но вскоре они узнают, что я могу предпочесть сексу увлекательную книжку, особенно если однообразный партнер мне наскучил, а в стремительном, непредсказуемом детективе наметилась роковая развязка.

Мама боится, что в силу своей необязательности я могу не прийти на собственную свадьбу, если на то же время выпадет какое-нибудь нестандартное мероприятие, к примеру соревнование по подледному лову среди негров.

Зато в школе меня, наоборот, считают образцом пунктуальности и ответственности, творческим и энергичным сотрудником. Наверное, поэтому мне так активно доверяют замены. Однажды я целых две недели заменяла учителя математики, хотя ровным счетом ничего в ней не смыслю. Каким образом?

На первом же уроке я честно призналась, что математика — это не мой конек. Поэтому нам придется поменяться местами: они, дети, будут меня учить до тех пор, пока я что-то не пойму.

К каждому занятию я назначала по четыре докладчика, которые должны были разжевать для меня конкретную тему. По опыту я знаю, что лучше всего материал усваивается, когда учат не тебя, а учишь ты. И когда информация подается необычными методами в необычной обстановке. Поэтому я надеялась, что слушать, как Андрюша объясняет что-то непонятливой Татьяне Николаевне, всем будет куда интереснее, чем дохнуть от скуки на простом уроке.

В течение двух недель докладчиками побывали все. Иногда по несколько раз. Оценок я не ставила, зато кое-что узнала о математике. А выздоровевшая коллега не переставала удивляться совершенному прорыву в успеваемости. Это я так, нахваливаю себя.

На собственных уроках так повеселиться не получается. То есть можно назначить докладчиков по конкретным темам, но уж больно разнородными источниками они пользуются. У одного завалялась дома книжка брежневских времен, у другого — дореволюционное издание. Ни та, ни другая не имеют ничего общего с текущей версией истории.

Попросила Иннокентия (это мой нынешний так называемый бойфренд, до следующего лета) прийти за мной в школу, чтобы донести домой методическую литературу.

На самом деле вовсе не за этим. А чтобы показать детям, что я вовсе не старая дева, что обо мне есть кому позаботиться. Ведь летом-то они меня не видят. Юрочка, Димочка и Сашка как-то кисло стали на меня смотреть, несмотря на мои недавно купленные туфельки с двенадцатисантиметровым пыточным каблуком.

Иннокентий очень хороший, мы когда-то учились на одной кафедре, теперь он преподает в вузе, но долго я с ним не протяну. Он хорош как консультант по научной части, а не как любовник. Я не могу все время быть на работе, даже в свободное от работы время. А именно так с ним и получается.

В этом и в следующем году учащимся 7А исполняется по 14, значит, будут давать паспорта. Как человеку, максимально близкому к обществоведению, в мае мне поручили провести правовой ликбез.

— Первым делом хотела бы обратить ваше внимание на то, что уже с 14 лет наступает уголовная ответственность по целому ряду преступлений, таких как убийство, причинение тяжкого вреда здоровью…

— За кого нас тут держат, — волнуется класс в праведном негодовании.

Я спокойно продолжаю:

— За кражу, грабеж, разбой, вымогательство, угон автотранспортных средств, умышленное уничтожение и повреждение чужого имущества, заведомо ложное сообщение об акте терроризма…

— То есть больше нельзя звонить перед контрольной и говорить, что в здании школы заложена бомба? — спрашивает Юрочка.

— Больше нельзя, именно поэтому я и провожу для вас ликбез, чтобы вы не попались… Продолжаем… За хулиганство при отягчающих обстоятельствах, а я не сомневаюсь, что на него способны многие, за хищение или вымогательство оружия, за хищение или вымогательство наркотических веществ, за вандализм.

— То есть мазать сырками статую Ленина во дворе больше будет нельзя? — спрашивает Димочка.

— Нельзя. Моя задача — вас предупредить, ваша — сделать свои выводы.

— Я сделал, — кричит Юрочка, — ребята, кому нет четырнадцати, айда отвяжемся по полной, пока все можно!

Все смеются.

— Мне мама говорила, — сказал Битягов, — что раньше паспорта в шестнадцать лет давали, а теперь стали давать в четырнадцать. Что, теперь в четырнадцать можно жениться?

«Что же еще может вас интересовать, только это…»

— Нет, получение паспорта никак не связано с брачным возрастом. Он остается неизменным — в нашей стране это восемнадцать лет.

«Я специально формулирую ответ так, чтобы за ним последовал вопрос. И он неизбежно следует».

— А в других странах это сколько лет?

— Как историк, я могу сказать, что в Древнем Риме девочкам разрешалось вступать в брак в двенадцать лет, а мальчикам — в четырнадцать.

«Довольны?»

— А почему же теперь позже?

«Я найду вам массу приличных объяснений».

— Раньше продолжительность жизни была в целом короче, смертность была выше. Развитие медицины было на более низком уровне. Женщины часто умирали при родах и часто не доживали до 25–30 лет.

— Тогда, с их точки зрения, было разумнее выходить замуж и рожать попозже, — заявила Зоечка.

«Какое блестящее замечание… Зоечка, милая, я тебя недооценивала…»

— К сожалению, в Риме царствовала мужская логика.

«Если я скажу им, что раньше на девушку старше двадцати смотрели как на старую деву, они невольно посмотрят косо на меня. Ведь мне давно за двадцать. И я не замужем».

— А что сейчас в других странах? — раздается сразу с нескольких парт.

— Чем выше в стране рождаемость, тем выше поднимается планка брачного возраста в попытке ограничить воспроизводство. В Китае вступать в брак можно с двадцати лет, в Индии — с восемнадцати.

— Как у нас! Мы разве стремимся к ограничению рождаемости? Я слышал, у нашей страны совсем другие приоритеты. Значит, брачный возраст надо понижать! — орет Битягов.

— Брачный возраст определяется не только социально-экономическими интересами страны, но и медицинскими показателями. В южных странах созревание наступает быстрее, считается, что этому способствует более жаркий климат. В нашей полосе физиологическая готовность формируется позднее, поэтому возраст установлен на разумном среднем уровне восемнадцати лет. К тому же брак — это определенная форма сосуществования людей, к которой супруги должны быть психологически готовы…

— Я уже готов, — кричит Юрочка.

— Всегда готовы, — приставляет руку к воображаемой бескозырке Димочка.

— Чем дольше к чему-то готовишься, тем оно сложнее кажется, — говорит Зоя. — Это как экзамен. Если сдавать спонтанно, то можно сдать на «ура», а будешь сидеть над книжками месяц — ничего не высидишь, только трястись будешь. Вот так потом многие и думают и в тридцать, и в сорок лет, что они еще психологически не готовы…

«Милая Зоечка, ты, конечно же, права… Правы и древние римляне. Выходить замуж надо в тринадцать… пока вы еще способны чувствовать, как раскрываются крылья за спиной…»

— Какие-то иные аспекты, связанные с получением паспорта, кроме брачных отношений, вас волнуют? — спрашиваю я.

— Если у нас будут паспорта, мы сможем основать политическую партию? — серьезно задает вопрос Егор.

— Пока нет. Для этого тоже нужно достичь восемнадцатилетия. Однако вы можете уже сейчас начать готовить ее программу. Нередко на ее подготовку уходит длительный период времени, долгие годы. Так что на самом деле у вас не так много времени в запасе.

— А можно пойти в армию, не дожидаясь 18 лет?..

«Это еще зачем? Чтобы надорвать детский позвоночник на переноске тяжестей?»

— Возраст получения паспорта никак не связан с призывным возрастом.

— А зачем тогда нужны паспорта, если ничего нельзя??? — взрывается Битягов.

— Паспорт сам по себе не дает вам каких-то прав. Он опосредует вашу связь с государством.

— Она и так опосредована с рождения — ведь свидетельство о рождении же выдается? И там все мои данные есть. И загранпаспорт у меня давно есть. Зачем мне еще один? — говорит Егор.

— Это как бы акт осознания вашей причастности к истории, культуре государства, ее гражданским институтам…

— Что-то вроде первого причастия? — пищит Андрюша.

— Это как у протестантов, которые крестятся уже в сознательном возрасте? — пытается перекричать всех Димочка.

— Вовсе нет, — отвечает вместо меня Егор. — Протестанты принимают веру добровольно. А паспорта дают принудительно. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — гражданин великой страны.

— Это не совсем так, — пытается исправить ситуацию Зоя, — мы проходили, помните, просветителей… Там было про общественный договор… Что люди как бы заключают договор с государством, что оно будет их защищать, управлять ими и так далее. То есть принятие паспорта — это как бы сознательное заключение договора с государством.

— А если я не желаю заключать с государством никаких договоров? Могу ли я тогда не получать паспорт? — волнуется Егор.

«О, если бы все было так просто…»

— Боюсь, что нет, — отвечаю я мягко. — Хотя я, пожалуй, выясню, что бывает в таких случаях. Есть такое понятие, как отказ от гражданства, который может быть выполнен в любом возрасте. Но становиться лицом без гражданства посоветовать вам не могу. Это очень зыбкий статус. На грани бесправия. Вы отчасти правы по поводу 14-летия и отчасти ошибаетесь. По российскому законодательству, четырнадцать лет — это очень важный возраст с правовой точки зрения. При соблюдении определенных условий можно начать работать с 14 лет.

— Ага, жениться нельзя, а работать — пожалуйста, — басит Битягов.

«Ничего другого я от тебя и не ожидала».

— В этом есть определенная логика: прежде чем жениться, надо понять, можешь ли ты содержать свою семью.

— Можно ли как-то обойти закон и стать юридически взрослым до восемнадцати лет? — раздается с задней парты голос Сашки.

— Раскрою вам секрет, — говорю я с таинственным видом, — можно. Гражданский кодекс предусматривает такую лазейку. Из общего правила о наступлении дееспособности в 18 лет в Гражданском кодексе есть два исключения.

Класс замер в напряженном ожидании.

— Во-первых, единый брачный возраст, установленный для мужчин и женщин — 18 лет, — может быть снижен по решению органов местного самоуправления до 16 лет при наличии причин, которые они сочтут уважительными. Перечня таких причин в законе нет, но к ним, безусловно, относится беременность невесты, рождение ребенка, фактически сложившиеся брачные отношения и так далее.

— А зачем тогда жениться, если и так уже детей нарожали? — спрашивает Юрочка. — Это превращается в формальность.

«Так оно и есть, милый».

— Получается, что можно заводить детей до 18 лет? — аккуратно спрашивает Зоечка.

«И что же мне ей сказать? Что можно и нужно?»

— Юридических препятствий к этому нет, — отвечаю я.

— Секундочку, — уточняет Димочка, — получается, что я вот с Настей Васильевой, — к слову, это первая красавица класса, великовозрастная девица, которая смотрит на одноклассников как на недоношенных цыплят, — хоть сейчас могу снять отдельную квартиру и жить, как бы как с женой. А потом, если когда-нибудь мы захотим, мы официально поженимся.

— Тогда я вообще не понимаю, к чему нужен этот брачный возраст, — возмущается Битягов.

— Видите ли, — прерываю их я, — с юридической точки зрения брак порождает множество последствий, например совместно нажитое имущество, наследование имущества супругом. Хотя суд, помимо документов, принимает во внимание и наличие фактических брачных отношений, не зафиксированных государством.

— С институтом брака и семьи мы, кажется, все поняли, это фикция крючкотворная, — заключает громогласно Андрюша.

— А второе? — вдруг включается в разговор Сашка. — Вы сказали, что исключений в Гражданском кодексе два.

— Вторым исключением является эмансипация: несовершеннолетний, достигший шестнадцати лет, может быть объявлен полностью дееспособным, если он работает по трудовому договору, в том числе по контракту, или с согласия родителей, усыновителей или попечителей занимается предпринимательской деятельностью. Объявление несовершеннолетнего полностью дееспособным производится по решению органа опеки и попечительства — с согласия обоих родителей либо, при отсутствии такого согласия, по решению суда.

Раздается звонок. Ура, свобода, каникулы.

В школу ходят все. Всеобщее среднее — это давно уже не право, а обязанность.

Обязанность для детей, родителям которых в течение одиннадцати лет некуда их девать. Добровольно-принудительное отбывание наказания. Отсюда у школьников психология заключенного и страстное стремление к свободе.

Каникулы — это свобода. И для детей, и для меня. Я могу забыть, что я учительница, надеть мини-юбку и отправиться на дискотеку, в ночной клуб. Могу распустить волосы и мотать ими, как конской гривой. Могу выпить шампанского и вернуться домой навеселе. Могу сегодня переночевать у одного, а завтра — у другого.

Могу позволить себе закурить сигарету. Иногда ужасно хочется. Но в течение учебного года никак нельзя. Ведь эти маленькие уродцы обязательно учуют, что от Татьяны пахнет куревом, и разнесут по всей школе. С сентября по май мне не разрешено ничего.

А летом я могу делать все что угодно. Летом я могу позволить себе знакомиться на улице, дать телефон водителю случайно пойманного автостопом кабриолета и даже куда-то потом с его владельцем. Именно так я познакомилась этим летом с Глебом. У него есть свой ресторан и небольшой клуб для своих с ударными установками. Там можно вдоволь побарабанить, не опасаясь недовольства соседей и вызова полиции за нарушение общественного спокойствия. Два месяца мы развлекались и отвязывались по полной программе. В сентябре он собрался на Большой Барьерный риф, потом в его программе стояли Мальдивы, Бали и Гоа. А мне надо в школу, мне надо снова листать инструкции и учебники. Он до конца так и не понял, что я человек не свободный, как он, и не могу поехать в любой момент куда хочу. Вот так он уехал развлекаться дальше, а я осталась.

Утешаю себя, что даже свобода иногда надоедает, что в двадцатых числах августа меня начнет мучить любопытство: на что они будут похожи в этом году, кто из них будет пахнуть в этом году по-взрослому? Кто из них посмотрит на меня совсем не как на учительницу, а как на предмет вожделения? Я же все вижу, все замечаю.

Учебный год начинается с чрезвычайного происшествия: Василиса Валерьевна забыла запереть дверь в подсобку химического кабинета, и оттуда пропал ящик с реактивами, включая соляную и серную кислоту. Одно хорошо — ртути там не было. Подозревают всех. Учителей, по-моему, тоже. Иду по коридору и боюсь, что кто-нибудь из-за угла прыснет мне в лицо соляной кислотой. Я не очень сильна в химии, но масштаб возможного ущерба представляю. Не для домашних же опытов кто-то похитил этот ящичек. Что-то в нем было ценное.

Василиса Валерьевна панически заявляет, что из похищенного можно сделать и зажигательную смесь, и даже небольшую бомбу. Главное — знать, что и как смешать. Даже если вылить соляную кислоту потихоньку на рельсы или провода в метро — мало не покажется. А ведь можно это все и загнать по спекулятивной цене, если найдется спрос. Серная кислота вряд ли продается так просто в аптеке. Вдруг это и было сделано по заказу или по наводке? Кто и для чего это взял?

Василисе Валерьевне грозят крупные неприятности. Теперь все реактивы из кабинета химии вынесли и заперли в директорский сейф.

Учителям поручают провести в классах разъяснительную беседу. Классная руководительница 8А болеет, поручили мне.

Смотрю на их лица: зачем реактивы могут понадобиться Андрюшке? Юрочке с Димочкой? Битягову? Они не выглядят злонамеренными. Ведь это может быть простая шалость. Без осознания диапазона возможностей похищенного. Скорее всего, это штучки старшеклассника Горяева, прозванного за шалости и тлетворное влияние на умы молодежи Горынычем.

— Пытать будете? — спрашивает Егор с первой парты.

— Мы ничего не знаем, — заявляет Юрочка. — А если бы и знали, кто это взял, то не сказали бы.

— Мы своих не сдаем, — басит Битягов.

— А разве я спрашиваю, кто это сделал? — говорю я. — Вовсе нет. Я хочу просто порассуждать вместе с вами, как выпутываться из этой ситуации. Вот у кого-то дома лежит теперь этот ящик… Держать дома долго его нельзя — родители или младшие члены семьи найдут и, не дай бог, случайно прольют это на себя. Это просто опасно. Даже если это выудит из шкафа собака, привлеченная новым, незнакомым запахом.

— Кислота ничем не пахнет, — вставляет Егор.

— Это не меняет сути вопроса, — продолжаю я более осторожно. — Куда деть склянки? Отнести в гараж? Там тоже держать опасно. В гараже иногда хранят бензин и прочие взрывоопасные вещества. При случайном возгорании возможны серьезные проблемы.

Закопать или просто бросить во дворе. Вроде бы отличное решение. Зароем клад. Но вдруг его отроет кто-то случайно? Та же собака. Или дорожные рабочие. Опять же существует опасность того, что они случайно прольют соляную кислоту. Разобьют склянку лопатой, ковшом или сапогом. Похитивший ящик может и вовсе забыть, где он его закопал и зачем. А закопанное начнет со временем просачиваться в почву, отравляя все окружающее. Мне кажется, что логичнее было бы задуматься о том, чтобы восстановить статус-кво. Предлагаю такую схему: ящик возвращается на место в подсобке в целости и сохранности. Для этого дверь в подсобке будет оставаться несколько дней незапертой. Поиски виновного прекращаются.