10+1

От автора

Дорогой читатель! Я не смогу ответить на вопрос, что такого уникального и замечательного есть в моих рассказах. Тебе просто стоит начать читать их, а там сам решишь, нужно ли продолжать. Я просто хочу объяснить тебе, зачем я их написала.

Живя в Приморье, находясь все время при море, невозможно перестать фантазировать. Видя эти прекрасные места: во Владивостоке, в Валентине, в крае в целом, я придумала именно таких героев и именно в таких ситуациях.

На первый взгляд, эти рассказы ничего не объединяет, но общее в них все же есть. И это, конечно же, море. Видел, как быстро закипает горячая вода, когда в нее бросают соль? Также и у меня. Море — соленый энергетик для моей пресной фантазии. Благодаря ему в моей голове закипают сюжеты, которыми хочется поделиться. Ведь слово «море» ни одного человека не сможет оставить равнодушным. Море везде, море — это наша жизнь, она такая же волнистая и волнующая. Остается только погрузиться в нее!

Рассказ №1. Плейлист

Короткая пауза. Секунда-две, а после плеер продолжает. И ты слышишь знакомое и уже полюбившееся. Музыка. Она у всех разная — каждодневная или раз в месяц, помогающая жить или «просто послушать». Одну и ту же песню каждый слышит по-своему, каждый одну и ту же мелодию по-своему чувствует.

У тебя сейчас играет «Проститься» «Умы Турман». Мелодия, укачивая, обволакивает сознание. Но ты не спишь. Автобус, не торопясь, едет проселочной дорогой. Все города позади. За окном только лес, тайга; местами поля, редко — маленькие деревушки. Ты все это видишь, ты смотришь в окно, замечаешь, как меняется пейзаж за ним. Ты слушаешь музыку, думаешь, представляешь, вспоминаешь…. Благодаря ей, музыке, в голове у тебя совершенно другой пейзаж.

Слышишь — «Как молчание ледяной зимы нас закутало неизвестностью…». Тут же вспоминаешь, почему едешь в этом автобусе, почему именно сейчас и именно туда. И сразу стараешься забыть. Музыка продолжается, а ты смотришь в окно и думаешь…. О чем? О зиме. Она везде: за окном, в песне, в сердце, в голове. Это все разные зимы, разно-значимые, и словно находящиеся в разных измерениях. Вот, например, зима семилетней давности. Тогда вы с ним ездили в горы кататься на лыжах. Кататься, конечно, громко сказано, ведь ты все время падала, а он терпеливо учил тебя. А когда в двадцатый раз, после его инструктажа, ты все равно упала и сбила с ног какого-то сноубордиста, он не злился, а смеялся. Смеялся так, что сам чуть не упал…. Вот тогда было по-настоящему весело и безмятежно. Никто не думал о будущем, никто не говорил о» потом». Если бы ты знала, что будет потом, наверное, так не смеялась бы.

Зима. Эта зима, та, что за окном, совсем другая. Сейчас ты видишь только природу, сейчас зима — это снег и ветер, это хрустящее безе, которым мороз укутал поля, это снежная сахарная пудра, которую ветер гонит по асфальту. Такие смешные мысли. Наверное, от того, что есть хочется.

Ты улыбаешься. В плеере — опять пауза, после — другая песня и другая история. Ты опять думаешь и слышишь: «… дорога — мой дом и для любви это не место…» и еще «…прощаясь с тобой, как будто с легендой…». Сознание вырывает из общего потока музыкальной информации именно эти строки. Опять в окно. Там — лес, тот же и немного другой — красивый и загадочный, и даже таинственный — стало еще темней.

А ты все думаешь. Не знаешь почему, но думаешь о возрасте. О том, как измерить, сколько это — 25, 30, 50 лет? Много или мало? Опять — для каждого свое? Может, не так их нужно измерять, года свои? Может вообще отменить понятие возраст? А что, есть же опыт. Еще есть дела, поступки, свершения, слова и чувства. Наверное, ими нужно измерять свою жизнь? Или взять и измерить ее количеством слов «люблю» или громких «ненавижу». Сказал миллион раз «люблю тебя» — прожил жизнь не зря. Сделал хороший поступок — возьми с полки пирожок и поделись с остальными. И ты соглашаешься сама с собой. А потом понимаешь, что, если сложить вместе твои хорошие дела, свершения, сказанные «люблю» и все остальное, то получится совсем не многозначная цифра, а наоборот — еще и в минус уйдешь, будешь должна сама себе. Но по-другому нельзя. Тебе 31. Как узнать — большая часть жизни прожита или нет? А если да. Если ты умрешь через пару лет. Вот придут к тебе и скажут: «Ты умрешь через пару лет». Что тогда делать? Столько еще не сделано, не сказано и уж, тем более, не свершено. Если так рассуждать, надо выйти из автобуса и начать «свершать». Ведь тебе уже 31! Надо срочно «свершать»! Чушь какая-то.

Да, измерять свою жизнь временем, минутами, днями, годами точно нельзя. Как это банально, но все-таки верно: жить нужно так, чтобы было что вспомнить, — и хорошее, и плохое. Тут ты понимаешь, что тебе есть что вспомнить, понимаешь, что было много дел, совсем чуть-чуть свершений, и даже настоящая любовь была. Пусть она закончилась, и закончилась очень грустно, так грустно, что ты сегодня, вот прямо сейчас, бежишь от нее, но все же она была. Этими чувствами ты можешь гордиться.

Чувства…. Разные — влюбленность, обида, обожание, страсть, бессилие, гнев, и все равно — любовь, и ее вечная спутница, отнимающая все силы, скользкая, крадущаяся, мерзопакостная ревность. Столько ссор…. В большинстве из них виновата ты, но никогда этого не признаешь.

Плеер, почти без паузы, сразу выдает очередное воспоминание, на этот раз из юности, когда вы с подругами заслушивались «Гостями из будущего». Ева поет тебе: «Не говори больше о любви». Она как знала, запела именно о том, что тебя больше всего тревожит:

«Не будет в нашей книге новых глав

Былых историй строчки расплылись.

Погибли чувства, с высоты упав

А новые, увы, не родились».

Special for you. Горячая порция грусти с доставкой прямо в сердце.

И пусть что в большинстве ссор виновата ты, но ведь давал тебе повод каждый раз он. Как тогда, на вечеринке у его друга на даче. Конечно, он сказал, что просто разговаривал с той довольно-таки милой «первой любовью его одноклассника». Слишком долгое определение. Это-то тебя и насторожило. Ты подумала: а вдруг она его первая любовь? И сразу мысли, не такие, как сейчас — размеренные и сосредоточенные. Нет, то другие были мысли: стремительные, несущиеся, подгоняемые ревностью, быстро складывающиеся в картинки. Вот он уже школьник, целующий эту «первую любовь его или его одноклассника». И сразу он уже взрослый, одетый как сейчас, на даче у друга, целующийся с этой «первой любовью его или его одноклассника» в ванной, в спальне и вообще везде. А где ты? А ты сидишь и представляешь все это. Тут тебя осенило, что можно это предотвратить и — опять скандал. После — увещевания, что ты — единственная и неповторимая, твои извинения за то, что опять не сдержалась, обоюдные прощения, традиционное примирение, занавес и очень короткий антракт. До следующей вечеринки, чьего-нибудь дня рождения, Нового года, 8 марта, отдыха на майские праздники, свадьбы, похорон и так далее. Да-да, красивые девушки бывали на всех этих праздничных, и не очень, мероприятиях. А ты ничего не могла с собой поделать, если они были слишком любезны с твоим парнем, а впоследствии — мужем. Ты его очень любила. И также сильно ревновала. Для тебя это были тождественные понятия. Но практически всегда твои подозрения были всего лишь подозрениями. Практически всегда он оказывался невиновен. Практически всегда это были на самом деле всего лишь беседы. Практически, но все же не всегда….

Грустный плейлист, сон тишины. Мрачнее не придумать. Ноты и слова для тебя сегодня складываются исключительно в долбящем по мозгам, проникающем в самую суть проблемы порядке. Случайное перемешивание как взбесилось. Плеер выдает очередной перл. Sam Brown поет сексапильным голосом:

«I gave you all the love I had in me

Now I find you’ve lied and I can’t believe it’s true…»

(Я отдала тебе всю любовь, на которую была способна,

А теперь оказалось, что ты лгал мне, и я не могу в это поверить).

И еще это:

«Oh you’d better stop before you tear me all apart

You’d better stop before you go and break my heart

Ooh you’d better stop».

(Остановись, пока ты не разорвал мою душу на части,

Остановись, пока ты не ушёл и не разбил мне тем самым сердце,

Остановись!).

И еще много-много другого, в той же манере «разрывающей душу». Все как в жизни, в твоей жизни, черт возьми. Практически, но все же не всегда, твой муж с подозрительно красивыми барышнями просто разговаривал. Были и банальнейшие следы красной помады на футболке, и запах чужих духов, и даже…. Ты поначалу все списала на параноидальную ревность, а когда он стал придумывать не менее банальные отговорки, не выдержала, собрала вещи и еще более банально уехала к маме. Путь, скажем прямо, не близкий, но деваться некуда. Надо же куда-то ехать и как-то продолжать жить.

Сейчас думаешь о брате. Просто вспомнила, что у него с его женой тоже проблемы. Хотя у этих двоих, двинутых на всю голову и так похожих друг на друга, казалось, вообще проблем никогда не будет. И нашли тоже из-за чего разводиться, из-за сериалов! Или что там у них — игры, фильмы, комиксы — этих долбаных помешанных фанатов никогда не поймешь. Грустно как-то оттого, что у вас братом обоих проблемы в личной жизни в одно и то же время. Хотя, может, у них с Катей все еще наладится.

Ты смеешься. Странно, но смех совсем не истерический, правда, пассажиры на соседнем кресле проснулись от твоего хохота. А как тут не смеяться, если твой плеер взбесился? Выдал очередное unbelievable — «I will survive», который непонятно как оказался в плейлисте грустных медляков и под это описание, во всяком случае в твоем понимании никак не подпадает. Ну как же в точку! И опять ты слышишь и обращаешь внимание только на эти строки:

«Oh no not I! I will survive!

Oh, as long as I know how to love, I know I’ll stay alive.

I’ve got all my life to live,

And I’ve got all my love to give,

I’ll survive, I will survive!

Hey hey…»

(О нет, не я, я выживу,

Ведь, пока я умею любить, я знаю, я буду жить.

У меня вся жизнь впереди

Мне нужно дать столько любви

Я выживу, я буду жить…).

Сознание красным маркером подчеркивает именно это. Жить-то хочется, несмотря ни на что. Вот так, несколько аккордов, жизнеутверждающий текст и твое настроение из разряда «хуже уже некуда» перешло в «еще можно покарабкаться».

И ты теперь не думаешь… Этого уже хватит, теперь ты решаешь. Наконец-то решаешь: простить, позвонить, спросить, приехать и во всем разобраться. Решаешь поверить ему. Срочно позвонить! На экране мобильного по-прежнему ни одной «антеннки», а только упрямая надпись «Нет сети». Где же вы едете? Монакино? Боже, связи не будет еще минут тридцать, а то и час! Как же надо позвонить.

Ты отворачиваешься от окна и смотришь на дочку, она спит рядом, облокотившись на твою руку. Вот оно, твое настоящее пятилетнее счастье, мирно сопит. Смотришь на ее русые волосы, такие же, как у папы. Она, что называется, как две капли воды похожа на того, кого ты все еще любишь. Ей ты, конечно, ничего не сказала, кроме того, что вы поедете к бабушке, которая жуть как соскучилась. Да, ты простишь, позвонишь и поверишь…

Господи! Ну, где же эти «антеннки»! Как же хочется позвонить!

Рассказ №2. Интервью

— Ну что, начнем? Сперва расскажите немного о себе.

— Вы, журналисты, все одинаковые: одни и те же тупые вопросы.

— Хорошо. О чем вы хотите поговорить?

— Слушай, милая, я хочу кофе и сигарету. Сможешь организовать?

— Без проблем. Сейчас принесут. А пока все-таки расскажите хоть о чем-нибудь.

— Ты конкретно-то что-нибудь спроси? Первый раз, что ли?

— Нет. Просто вы как-то не настроены, по-моему, разговаривать.

— Ну, так это не моя проблема…

— Хорошо. Может, для начала расскажете о том случае?

— Я о ней говорить не буду!

— Хорошо — хорошо. На самом деле, мне нужно узнать о вас, а не о ней. Допустим, расскажите, как вы начали заниматься татуировками?

— Фух. Давно это было. Я с парнем одним дружил, 17 лет мне было. Вместе на скейтах катались. Он как-то приходит, а у него татуха — Инь-Ян на ноге. Отвратительно смотрелась, если честно, такой черно-белый круг на голени. Но сама идея — сделать тату — мне понравилась. Я решил узнать поподробнее о том, что это вообще такое — татуировки. Пошел в салон один, поговорил с мастером, ну просто расспросил его о том, о сём. Попросился приходить в салон, смотреть, как он работает. А парень был художник просто супер: мог что угодно нарисовать. Я так ходил почти месяц — просто смотрел. Потом решил стать его учеником. Он был не против, помогал, как мог. Ну, так и пошло-поехало. Со временем всему научился и стал этим зарабатывать.

— А вы помните своего первого клиента?

— Ой, ты спросила. Дай-ка подумать. Это вроде слово какое-то было, или иероглиф…. Да, точно иероглиф! Небольшой такой. Я его мужику какому-то наколол — на лопатке. Сначала только такую легкотню и доверяли: руку набивал на бабочках, иероглифах, знаках зодиака и прочей хрени.

— А у вас сколько татуировок?

— Много.

— А поподробнее?

— Слушай, много и все. Это прям так надо для статьи?

— Я думаю, читателям было бы интересно знать, сколько тату и какие у самого известного мастера в городе. Вы так не считаете?

— Ох, ладно. Ну, первая была дата моего рождения, на запястье наколол. Есть ангел на лопатке, надпись на предплечье, че там еще то у меня…. А, ну на другом плече у меня дракон. Так вроде все. Есть еще мелкие татушки, но это так — ошибки молодости, пьяные выходки и все такое.

— Вы в этом бизнесе уже сколько? Лет десять?

— Двенадцать.

— Наверное, сотни тату сделали?

— Да, мож даже и тысячи. Много, короче.

— А какую татуировку вы запомнили на всю жизнь?

— Ну, ты знаешь, у большинства клиентов запросы простые и часто — одинаковые. Запоминаются только те тату, за которыми стоит история, особенно трагичная. Вот такие захочешь — не забудешь.

— А можете о какой-нибудь такой истории рассказать?

— Ну, слушай. Пришел как-то ко мне в салон парень, принес фотографию девушки. Красивая молодая девушка на снимке. Протягивает мне и говорит: «Можете наколоть на все плечо». Я подумал, его невеста или жена. Говорю: «Я-то могу всё наколоть, только ты хорошо подумал? Вдруг вы через несколько лет расстанетесь или разведетесь, или что там у вас? А такую татуху свести потом сложно будет». Он так зло на меня посмотрел, развернулся и ушел. Через неделю опять пришел. Говорит: «Мне вас рекомендовали, как лучшего. Поэтому делайте и без лишних разговоров». Ну, набили мы ему портрет этой девушки. А когда закончили, он посмотрел на нее и говорит: «Спасибо тебе. Она как живая». Тут я все понял. Попросил прощения. А он рассказал, что это сестра его. Умерла несколько месяцев назад — какой-то урод ее на пешеходке сбил. А у него, кроме сестры, никого не было. Вот такие бывают истории.

— Ну, у вас-то еще и не такие были.

— Да… да. Была еще и Луна.

— Вы можете не рассказывать, если не хотите, я же говорю — статья о вас.

— Да, знаешь, я давно уже ни с кем об этом не говорил. Столько времени прошло, столько шумихи было. Из-за всей этой суеты с ее историей мне лично толком выговориться некому было. А это иногда очень нужно, понимаешь?

***

Она пришла ко мне в салон весной, в начале апреля. Уже было очень тепло, и она вся весенняя, в легком розовом сарафане, в волосах ленточки, заколки какие-то разноцветные — в общем, девочка-радуга. Я еще подумал, опять очередная «бабочка» или «кошечка» пришла — из таких клиенток, кому просто в голову однажды бабахнула мысль сделать тату. На что-то по-настоящему крутое они не решаются, делают максимум кошечку, бабочку, еще могут иероглиф, сердечко или цветочек какой-нибудь. Она попросила каталог моих работ и начала их рассматривать. Она их, а я ее. Пока смотрела, ничего не говорила, но все время улыбалась. Я еще подумал: у такой «радуги» точно никаких проблем в жизни быть не может. Посмотрела и говорит:

— А большие тату вы делаете?

Я ей дал каталог сделанных мною кошечек. Ну, я, конечно, чуть слюной от удивления не поперхнулся, но дал ей каталог больших, сделанных мной тату. Она начала их рассматривать. А я сижу и прикидываю в уме: что же эта «радуга» такого большого хочет себе набить?

— А цена зависит от размера тату? — спрашивает она.

— Конечно. Вам что конкретно и какого размера надо сделать?

— Мне нужно на всю верхнюю часть спины.

— А рисунок какой?

— Это пока не важно. Вы мне скажите, пожалуйста, сколько это примерно будет стоить?

— Рисунок цветной будет?

— Нет. Одним цветом все — черным.

— Ну, мне все равно надо знать, что примерно. А пока скажу, что размер, который вы выбрали, стоит около десяти тысяч.

— Окей. Понятно. Спасибо вам большое.

— Да не за что пока, — сказал я. А она попрощалась и ушла.

Месяц ее не было в салоне. Я даже успел забыть, что она приходила. И вот — снова здорово. Приходит и говорит:

— Здравствуйте. Вы меня помните?

— А-а, — говорю, — большая неизвестная татуировка. Да, помню. Определились, наконец?

— Вы о чем?

— Рисунок. Выбрали?

— А, да. Уже давно выбрала. Только это будет не рисунок, а надпись. Скажите, а это больно?

— Кому как. Но большинство клиентов говорит, что терпимо.

— А такую тату, как у меня, как быстро можно сделать?

— Такую…. Не очень быстро. Если надпись черного цвета, но большая — несколько сеансов точно.

— А сегодня можно приступить?

— Да, я сейчас не занят. Только, раз уж мы начинаем, давайте знакомиться. Меня зовут Денис, но все клиенты называют меня Дэн.

— Очень приятно, Дэн. А меня зовут Валентина, но все зовут меня Луна.

— О как интересно. А почему?

— Потому что я так хочу, — сказала Луна и заулыбалась. Так лучезарно, так мило, я даже сам заулыбался. Было в ее улыбке какое-то умиротворение. Я уже настроился на очередной позитивный день, говорю:

— Мне бы образец надписи, которую мы будем набивать, чтобы сделать трафарет.

Она мне протянула листок, который в принципе изменил мое понимание о тату…. Да он вообще все изменил. Обычный листок из тетради в клеточку, а на нём написано:

«Мама — 8—913—ХХХ — ХХ—77

Папа — 8—926—ХХХ — ХХ—05

Андрей — 8—913—ХХХ — ХХ—01».

— Ой, вы, наверное, ошиблись, — говорю я ей. — Это какой-то список телефонов.

— Нет-нет. Это и есть моя татуировка. Это надо крупным шрифтом набить на верхней части моей спины. И чем быстрее, тем лучше.

— О-о…. Да? — я на секунду замолчал. Столько сразу вопросов в голове, но как-то неприлично было их задавать сразу. Но молчать я не мог. — А все цифры верные? Главное, чтобы ошибок не было. Это же навсегда, — сказал я первое, что пришло в голову.

— Да. Все верно. Эти номера в ближайшее время меняться не будут. Это точно, — пояснила Луна.

— А потом что? Вы поймите, не в моих интересах вас отговаривать, но я привык, что мои клиенты довольны моей работой, и мне важно, чтобы они потом не жалели.

— Вы не бойтесь. Об этом я точно жалеть не буду. Только давайте быстрее начнем.

— Хорошо.

Мы уточнили все размеры, шрифт, цвет (хотя, казалось, что ей было на эти нюансы наплевать) и я сделал трафарет. Мы начали работать. Первый день она, в основном, молчала. Иногда пугалась и ойкала от боли, но не плакала. А я все никак не мог придумать, как бы поудобнее спросить — в чем смысл такой татуировки? Любопытство просто распирало. В голове не укладывалось — зачем молодой красивой девушке такая фигня на спине? Но я прямо чувствовал, что пока не могу, просто не могу ее об этом спросить. Да она бы и не ответила. Кто я ей тогда был такой? Но зацепила она меня сильно. После первого сеанса я все время думал о ней, размышлял над смыслом этого списка телефонов: что они означают и тем более, зачем их рисовать на теле?

Надо сказать, что Луна сразу оговорила, что о каждом сеансе она будет звонить и сообщать сама. Поэтому в следующий раз мы с ней увиделись только через неделю. На этот раз она была в очень хорошем, игривом, я бы даже сказал, настроении. Продолжили работать над тату. Она все время шутила, истории, анекдоты какие-то рассказывала. Я решил попробовать разговорить её. Начал спрашивать про жизнь, про работу. Я ее расспрашивал, а она меня. Понемногу разговорились. Выяснил, что ей 22 года, что в детстве она мечтала стать стюардессой, но пока стала только студенткой — изучала испанский язык. В этом году должна была закончить вуз, но не смогла — долго болела, пришлось взять академический отпуск. О продолжении учебы пока не думала. Вообще о планах на будущее она не говорила. Единственное — очень подробно рассказала мне, что хочет побывать в Испании и собралась туда уже в этому году. Я спросил, когда именно она планирует поехать и в какой город, но она как-то сразу сникла, сказала, что точно ничего не знает и не может сказать. Я решил, что на сегодня хватит, и больше ни о чем не спрашивал. Она очень терпеливая была, поэтому ко второму сеансу ее тату была почти готова. Я предложил прийти через пару дней — улучшить контур, добавить теней, если она хочет. Она сказала, что сможет снова прийти только через неделю. Договорились о встрече, и она ушла.

Я и сам не понимал, как сильно ждал следующего ее прихода. Настал день третьего сеанса, а она не пришла. Я так разозлился, только сам не мог понять почему. Поначалу все списал на любопытство: мол, такая загадочная тату, а я до сих пор не знаю подробностей. А тут еще Луна не пришла. Потом злость прошла, и я понял, что просто хочу ее видеть, очень сильно. Любовь это была или что, я так и не врубился. Знал только, что хочу общаться с этим человеком как можно чаще. А она все не приходила. Прошло уже больше 10 дней с последнего сеанса, ее все не было. Я уже хотел позвонить по одному из телефонов из ее тату, но не решился. Подумал, вдруг это липа? Или, может, замануха. Короче, всякая ерунда в голову лезла, типа, что я позвоню по какому-нибудь номеру и активирую бомбу в центре Парижа или Москвы. В общем, не знал я, куда себя деть от этих мыслей. И тут она приходит.

Пятница, дождь, конец рабочего дня. Я уже собирался закрывать салон, а тут Луна. Заходит вся мокрая, подумал — плачет. А она улыбается, как всегда, только бледная очень.

— Прости, — говорит, — что не приходила. Я, правда, не могла в тот день, да и потом было столько забот. Но сейчас я полностью свободна. Мы можем закончить, если ты не против.

Я не знал, хочу я закончить или нет. Я стоял и радовался, что она пришла. А потом подошел и поцеловал ее. Думал, щас влепит мне пощечину и убежит. А она ответила на поцелуй.

— Привет, — говорю, когда мы закончили целоваться. — Прости за это. Я не знаю, как это…. что это было…. Я просто рад, что ты вернулась и решила довести все до конца.

— Ты всем постоянным клиентам так радуешься? — спросила Луна, улыбаясь.

— Нет, только тебе. Я же говорю, я не знаю почему. Я… мне просто очень захотелось тебя поцеловать…. Прости еще раз.

— Ничего. Я рада, что тебе захотелось меня поцеловать, а то мне пришлось бы самой.

Я заулыбался во весь рот. Я был так рад: ну знаешь, это чувство, когда с облегчением узнаешь, что человек, который тебе нравится, отвечает взаимностью. Я был счастлив. И мне казалось, что Луна тоже.

— Дэн, нам сегодня надо закончить.

— Да-да, конечно.

Мы продолжили работать над тату. Оставалось совсем немного. Но пока добивал эти номера на ее спине, решил, что сегодня все узнаю, обязательно. Пока я работал, она все расспрашивала меня про Испанию: я там однажды бывал. Я ей рассказал про Барселону, про Лас-Пальмас, про то, как купался там, как отдыхал, что больше всего понравилось, про их море. Она слушала, а потом сказала.

— Я через 8 дней еду в Испанию. Поехали со мной?

Я так удивился, что даже перестал работать. Да, она мне безумно нравилась. Да, у нас была какая-то связь. И я бы поехал с ней куда угодно, но тогда мне казалось, что она прикалывается.

— Я тебя ошарашила? Извини, — говорит, — просто мне ехать не с кем, а билеты уже на руках. Ты, тем более, там был, показал бы мне все.

— Луна, я поеду. Проблем с салоном у меня не будет: его есть на кого оставить. Но у меня одно условие: ты должна рассказать мне всю правду о тату.

— Начать с самых первых татуировок, которые делали себе индейцы майя? — пошутила она.

— Луна, серьезно. Я так не могу. Если мы с тобой куда-то едем, если мы что-то планируем, я должен знать.

Она замолчала. Молчала минут двадцать. Я заканчивал эту чертову тату, а она сидела и молчала.

— Я закончил, — говорю. — Можешь посмотреть.

Она пошла в комнату с зеркалами, крутилась там какое-то время, рассматривала тату, потом вернулась такая довольная.

— Спасибо тебе большое.

— Пожалуйста, — говорю. — И раз уж ты меня поцеловала, сделаю тебе скидку десять процентов, — пошутил я.

— Какой ты щедрый, — засмеялась она. — Нет, серьезно, спасибо. Это очень важно для меня.

— Расскажи, почему и мы в расчете.

— Я расскажу, но, разумеется, не из-за денег, а потому, что ты просишь. Но ты должен поклясться, что поедешь со мной в Испанию, несмотря ни на что. Клянешься?

— Я обещаю, что поеду с тобой в Испанию через 8 дней, несмотря ни на что.

— Ну ладно, тогда присядь.

Я сел.

— Я… я умираю, — сказала Луна, пожала плечами и начала улыбаться. Опять спокойно и умиротворенно улыбаться. — Только не вздыхай и не жалей меня, пожалуйста, я от этого очень устала. Сразу скажу, что надежды нет, я умру и очень скоро. У меня неоперабельная опухоль. Рак мозга. Врачи, конечно, предлагают химию и все такое, говорят, что лечение может подарить несколько месяцев, но я твердо решила, что не хочу этого. Я хочу пожить хоть немного еще. Просто пожить, осуществить давнюю мечту — побывать в Испании…. Может, успею песню написать, правда, играть я ни на чем не умею. Все эти стадии — почему я, почему со мной, почему так рано — я уже прошла. Родители разозлились, когда я отказалась лечиться, они все еще надеются. Я не надеюсь. Это сложно понять тому, у кого есть время. Когда знаешь, что тебе осталось ровно столько-то и ни месяцем больше, наступает полная безоговорочная ясность. Ты наконец-то понимаешь, чего ты хочешь и что тебе надо сделать для этого. Я собрала все свои деньги, продала все, что у меня было, и решила поехать в Испанию. Еще я всегда хотела сделать себе тату, а родители взяли с меня обещание, что они смогут меня похоронить. Я нашла такой вот выход: набила их номера телефонов и телефон старшего брата на своем теле. Где бы его ни нашли, люди смогут позвонить по одному из номеров и сообщить моим близким, что я умерла, и где можно забрать мое тело. Вот и вся правда. Ничего загадочного и поэтичного, все прозаично.

Я слушал ее и пытался не заплакать, я же обещал ей. Когда я гадал о смысле этой тату, то, конечное же, не мог себе такое представить. А она улыбалась, все время улыбалась, черт бы ее побрал. Мне хотелось схватить ее и трясти до тех пор, пока она не выздоровеет или не согласится на лечение, хотелось хоть что-то сделать, чтобы помочь, исправить ситуацию, что-то изменить. Но я услышал каждое ее слово и понял, что, ни жалость, ни помощь она не примет, что она и впрямь все уже решила.

— Я поеду с тобой…. Мне кажется, что ты не права, поступая так, но я с тобой поеду, — только и смог сказать я.

И мы поехали в Испанию. 8 дней, что оставались до поездки, мы провели, узнавая и влюбляясь друг в друга. Никто не говорил о любви, потому что, учитывая ее состояние, это было бессмысленно — обещать любить вечно и умереть в один день. Но мы были друг другу нужны в тот момент, и, даже не знаю, кто кому больше — я ей или она мне. Для нее все оставалось прежним — она по-прежнему умирала, просто нашла человека, который как-то пытался скрасить этот процесс, если это вообще было возможно. Для меня же все изменилось. Я с каждым днем понимал, что хочу провести с ней всю жизнь, хотя бы всю ее жизнь, я понял, что и правда полюбил, но ничего такого ей не сказал. 8 дней в родном городе мы ходили в рестораны, кафе, кино, почти каждый день гуляли у моря: она его просто обожала. И за все это время я ни разу не увидел, что бы она плакала или казалась обреченной. Она не вела разговоров о несправедливости этой жизни, о том, как надо лечить больных раком, о том, что пора бы уже придумать лекарство от этой заразы, чтобы люди не мучились и не умирали в самом расцвете сил. Она не была похожа на умирающую. Только иногда она бледнела и начинала судорожно глотать таблетки, а еще ее часто рвало от лекарств, но без них она не могла. Я же все это видел и был рядом с ней, и она была мне благодарна, особенно за то, что, при всем при этом, я ее не жалел.

Потом была Испания, где она была счастлива каждую минуту. Она без устали говорила, что все именно так, как она мечтала и представляла. Мы гуляли днями напролет по Барселоне, ходили в кафе, на экскурсии, потом поехали на острова, и она наслаждалась местным морем.

Однажды она все-таки заговорила о болезни, только не о своей. Она рассказала про девочку, которую видела в онкоцентре. Совсем кроху, лысую от химиотерапии: мама держала ее на коленях, пока врачи ставили капельницу. А Луна в тот момент ждала анализы. Она смотрела на эту больную маленькую девочку и думала о том, как это ужасно, столько времени проводить в больнице. Как ужасно, наверное, маме этой крохи, которая каждую ночь молится и каждый день надеется, что ее ребенок сегодня не умрет, проживет еще хотя бы чуть-чуть. Вот тогда-то она и решила, что если у нее обнаружат рак, она не будет лечиться. Не позволит всей семье ходить за ней, продавать имущество, чтобы продлить курсы химии или организовать поездку куда-нибудь за рубеж, чтобы сделать дорогостоящую операцию. Ну, а когда врачи сказали, что опухоль неоперабельна, она даже успокоилась.

Когда мы вернулись из Испании, ее время было на исходе. Я знал это и старался делать все, что она хочет. Но ей становилось все хуже, и она редко куда-то выходила. Только по-прежнему просила возить ее каждый день на море. Однажды вечером, когда мы сидели на берегу, она сказала:

— Ты знаешь, на небе только и разговоров, что о море и о закате?

Я усмехнулся:

— Милая, ну это же типичное «Достучаться до небес». Один в один. Хотя это классика, — сказал я просто так, ляпнул и забыл. А она:

— Да. Это «Достучаться до небес»…, — и замолчала как-то очень странно. И молчала несколько минут. Я на нее посмотрел, а она даже в лице изменилась. Я впервые за несколько месяцев знакомства видел ее такой. Она посмотрела на меня и заорала:

— «Достучаться до небес», «Достучаться до небес», «Достучаться до небес», «До-сту-чать-ся до не-бееееес»!!!! Да, мать твою, это — «Достучаться до небес»! Да! Да! Да! Дебил ты! — и снова замолчала на минуту. — Знаешь, как бы я хотела, чтобы это было «Достучаться до небес»? Только ни хрена это не так…

И она заплакала. Впервые за все это время она плакала, смотрела на меня и плакала. Потихоньку так, обреченно. И это было очень паршиво. Она положила голову мне на плечо и молчала, изредка всхлипывала. А потом заговорила тихо и спокойно:

— Как бы я хотела, чтобы это было как в «Достучаться до небес», чтобы до них и правда можно бы достучаться. Я устала «стучать». Поначалу думала, что получится…, теперь я точно знаю — там никто не откроет. Никто…. Там никого и ничего нет. Там меня никто не ждет, и не с кем мне будет говорить о море и о закате. А ведь мне есть что об этом рассказать. Есть, — выдохнула она грустно. — Особенно о море…. Ммм, мооореее…. Мне будет так его не хватать. Как же я его люблю. Я люблю смотреть, как солнце опускается за горизонт, как огромный огненный шар словно тает в воде, становясь все меньше и меньше, а потом и вовсе исчезает. Остается только нежно-розовая дымка, которая постепенно светлеет, а потом и она исчезает…. Все исчезает. Все исчезнет, — она снова замолчала и нахмурилась, будто собиралась с мыслями или с силами.

— Нет. Это не «Достучаться до небес», — продолжила Луна. — У них была надежда, они мечтали о разговорах, сидя на облаке. У меня ее нет. Я не верю. Я знаю, твердо знаю, что там ничего нет… и от этого еще хуже, понимаешь? Не будет ничего: ни разговоров на облаке, ни моря, ни заката. Я просто умру, и все, понимаешь? Ты понимаешь? Меня не станет. Я не выйду замуж, не рожу ребенка, не съезжу на Кубу, не попробую сигары, ни напишу песню, я больше не сделаю ни-че-го! А ведь я всегда об этом мечтала. Я столько думала…, думаю сейчас. Но когда я умру, даже мыслей не будет! — тут она схватилась за голову и закричала: А-а-а-а-а!

Она кричала минуту, может больше, а я не знал, как ее успокоить, пытался только неуклюже обнять ее, но ничего не вышло. Потом она сама успокоилась, положила голову мне на плечо, как будто ничего не произошло, как будто ей не было только что безумно страшно, и снова заговорила спокойным тоном:

— Ничего, ничего не будет. Если бы я знала, если бы все знали…. Каждый, каждый человек, если бы знал, сколько ему осталось, разве жили бы мы так?! Почему об этом так мало задумываются люди? Почему они думают, что у них все получится, что они все успеют? Так много и часто говорят об этом, о том, что нужно успеть сделать самое важно, но никто не слушает, как будто. Как же им, людям, не страшно? Ведь когда ты умираешь, ничего не остается. Ни-че-го…. Понимаешь?

Я не понимал ее. Как я мог ее понять?! Как?! До этого, когда она делала тату, когда мы ходили в кино, гуляли по ночам, ездили на море, я думал, что понимаю ее, что помогаю ей, иногда, обнимая ее и крепко прижимая к себе перед сном, я даже думал, что смогу ее спасти. Дурак…. Сейчас я точно знаю, что никогда ее не понимал и никогда не смог бы понять. Ее смог бы понять только тот, кто оказался в такой же ситуации.

Когда времени осталось совсем немного, она ушла. Сказала, что теперь должна остаться одна, как собака, которая умирает в одиночестве. Я не знаю, куда она потом направилась и не знаю, когда точно она умерла. Знаю только, что ее тело нашли на берегу моря, на одном из пляжей, за городом. Примерно через месяц после того, как мы расстались. На похороны меня пригласили ее родители. Она написала им обо мне перед смертью и дала мои координаты. Они поблагодарили меня, что не оставил ее одну. Я им рассказал, как она была счастлива незадолго до смерти, как мы ездили в Испанию, и что она смогла воплотить хоть одну свою мечту. Вот и всё.

***

— Денис, спасибо, что так подробно все рассказали. Но у меня к вам еще есть один вопрос: почему вы все-таки перестали заниматься татуировками? Перестали сами их делать?

— Да, дура ты, раз ничего не поняла. Я тебе тут душу изливаю, а ты ни хрена не въезжаешь.

— Вы поймите, ваша Луна — это уже отшумевшая история — труп девушки на пляже с необычной татуировкой и ваши краткие рассказы о том, что вы автор этой тату — об этом не писал только ленивый. Меня же попросили написать о том, как вы живете сейчас, чем занимаетесь и планируете ли вернуться в бизнес.

— Ты еще и бессердечная дура. Короче, передай своей газете…. Ааай, лучше дай сюда диктофон, я сам им скажу — «Идите в жопу, господа редакторы. В бизнес я не вернусь, ничем сейчас не занимаюсь. Салон мой работает, а я нет». Пока вам.

Рассказ №3. Слова

— Ты ветер? — похлопала она его по спине, прежде чем спросить. Он повернулся и стал смотреть на нее, потому что знал, что она будет говорить красиво. А за его спиной заходило солнце, и она смотрела на этот закат, как на самую восхитительную вещь, которую когда-либо видела в жизни.

— Это вопрос?

Помолчав минуту, она ответила:

— Нет. Ты — ветер….

— Почему?

— Ты не боишься.

— Чего не боюсь?

— Ничего не боишься…. Ты — ветер, ты не боишься, — повторила по привычке она. — Не боишься ничего: ни людей, ни машин, ни зверей, ни птиц…, ни домов, ни гор, ни морей…, ни прошлого, ни будущего.

— Нет, я не ветер, я боюсь.

— Чего же?

— Просыпаться один, засыпая с тобой. Я боюсь тишины и закрытых дверей, я боюсь долгих снов и бессонных ночей, я боюсь нарушать твой нестойкий покой.

— Не-е-ет, ты — ветер. Ты свободный.

— Свободный? — улыбнулся он.

— Свободный. Ты летаешь…, иногда даже паришь, можешь как по щелчку или по команде забыть обо всем и наслаждаться моментом, несясь, очертя голову, навстречу событиям, навстречу самой жизни, навстречу самому себе. Ты свободный, как и он. Ему на всех и все плевать, он абсолютная сила, он ломает все преграды: существенные и не существующие, его ничего не сдерживает…, и тебя тоже.

— Нет, я не ветер, я не свободный, а очень даже занятый, — сказал он.

— Чем же?

— Твоей нежной душой…. Красотой твоих глаз, глубиной твоих чувств, сладким запахом роз, когда пахну тобой. И копной золотисто-медовых волос, «с новым днем» для которых всегда я шепчу.

— Ты — вееетер, — засмеялась она. — Ты веселый и озорной, ты можешь подшутить над кем угодно. Для тебя нет авторитетов, для тебя все равны. — Она протянула свои руки и обхватила ими его лицо, а затем убрала их, чтобы добавить грустно. — Ты — ветер. Ты ничей… и ты бессмертный.

— Нет, я не ветер, я твой и я смертный.

— Зачем?

— Затем, что люблю: твою грусть и тоску, и такой редкий смех, и обиду на всех, справедливую боль, и когда вместо сахара сыплешь мне соль, и когда в сотый раз о прощенье молю.

В ее глазах застыли слезы. Он не хотел видеть, как они покатятся по щекам, и знал, что она тоже не хочет, чтобы он это видел. Поэтому он обнял ее крепко и начал нежно гладить по волосам и шептать на ухо одно слово «люблю, люблю, люблю, люблю», снова и снова, много-много раз. Он знал, что она не услышит, а только почувствует, как он шевелит губами в одном и том же порядке, но ее это успокоит. Когда она умиротворенно вздохнула, он отодвинулся, чтобы увидеть, что она ответит на его вопрос.

— А кто же ты? — спросил он с интересом. Но она снова погрустнела. Затем, вздохнув, «сказала»:

— Я — трава.

— Трава? — переспросил он.

— Да. Трава.

— Почему же?

— Я повсюду, но никто меня не замечает, а заметив, делают вид, что меня нет. Я — трава, я — сорняк. Меня не холят и не лелеют, за мной не ухаживают, как за другими растениями. Меня могут только топтать, забывая, что я все равно появлюсь там или тут, рано или поздно. Даже садовники меня не любят, ведь я — лишняя работа, пустая трата времени, отнимающая силы, которые можно было бы пустить на то, чтобы помочь красивым и сильным растениям стать еще лучше. А я трава, такая, какая есть, и лучше никогда не стану.

— Я люблю траву…. Я очень люблю траву. Она ведь такая сильная! Она может выдержать все, абсолютно все. Она всегда найдет в себе силы пробиться и вырасти даже там, где другие расти и не подумают. Те, кто ее не замечают и не ценят — дураки. Ду-ра-ки! — крикнул он. А когда она, наконец, засмеялась, по-настоящему, счастливым радостным смехом, он положил голову ей на колени и, довольный, начал целовать ее руки.

***

Прохожие на Спортивной набережной, все без исключения, бросали любопытные взгляды на эту пару: она, сидящая в инвалидном кресле, с длинными золотистыми волосами, развевающимися на ветру, усердно «рассказывающая» что-то руками и иногда произносящая неуклюже некоторые слова — «ве-е-р», «таа-ва»; и он — красивый, статный, стоящий перед ней на коленях, неизменно улыбающийся и дублирующий все свои слова жестами. Все без исключения думали, что он ее родственник, в крайнем случае, сиделка, помощник, волонтер. Ведь никому не могло прийти в голову, что сильный, неугомонный, здоровый и капризный «ветер» влюбился в слабую, на первый взгляд, никчемную, уже увядающую, но очень молодую «траву». Никому это не могло прийти в голову, кроме ветра и травы.

Рассказ №4. Компромисс

Я делаю очередной глоток из бутылки виски и сильнее давлю на педаль газа. На спидометре уже 120 километров. Я не пьяна. Я вообще редко пьянею, но сегодня мне нужно напиться и как можно быстрее. Поэтому я пью и еду. Мне плевать на посты ДПС — сейчас ночь и на моем пути их почти не будет. А даже если бы и были, мне все равно плевать. Арестовав меня или забрав права, они оказали бы мне огромную услугу. Ведь я твердо решила: доехать до места и убить его.

Вопреки романным стереотипам, в эту ночь нет дождя и на небе ни облачка. Поэтому мне вряд ли светит разбиться на мокрой дороге, к тому же, я отлично вожу, даже лучше большинства мужчин. Так что, я точно доеду и убью его. Как именно я это сделаю, пока не знаю. Может, даже не застану его дома, и это будет для него спасением. Завтра мысль — похоронить собственного мужа — скорее всего, покажется мне дикой, но сегодня я ничего не могу придумать лучше.