Рецензия на роман «Русские двести лет назад. Или очень старая история» А. Лисичкина

Рецензию подготовил литературный критик Антон Осанов.

Здесь с ходу прекрасно все — и авторский псевдоним, и оформление книги, которую хвастовства ради можно «забывать» на рабочем столике, дескать, ах да, вот что читаю-с, и необычайно смелый сюжет — отставшие солдаты Наполеона и отставшие сразу от всего русские. Ну, такие, какие мы были лет двести назад. И всегда, к счастью, были.

Роман описывает отступление кучки солдат Великой армии, а точнее говоря, — всякого понашукавшего сброда, который то ли пытается выжить, то ли ищет страну Кокань. Уж она-то точно должна быть где-то здесь, у нас, в краю истинных бедняков. Но, «подразнив читателей рассказов о бравых вояках», роман переходит к неспешной истории четы Голубицыных, их домашних и соседей, также разоренных Наполеоном-антихристом. И вот, понацепив «масленичные личины», собравшись в ватагу то ли лесных чертей, то ли истинных патриотов, навалился странный русский народ на французов, навалился… и кое-что у них перенял. А также отдал свое.

Это классичный, умный, знающий роман, написанный прекрасным языком, в котором витает дух эпохи начала ХIХ века, но нет горклого привкуса стилизации. Это проза с античным кивком и одновременно с умным народным смешком, когда заезжему французскому врачу с почетом преподносится гриб-трутовик, напоминающий лекаря в профиль. Всё очень сытно, плотно, точно, наглядно и ново, ново о старом. Хотя не о старом, конечно, а (ничуточки не высокопарно!) о вечном.

Цитировать можно целыми кусками, кусищами даже. Вот, например, великая ода канаве:

О русская канава, сколько воинов со всех сторон света, включая нашу собственную, нашли в тебе свой последний печальный приют!

Или вот, чтобы был ясен уровень авторского проникновения:

Просим простить нас великодушно за то, что, взявшись рассказывать историю людей, находившихся тогда ближе всего к земле, в погоне за краткостью лепим мы на этих страницах кормильцев наших и поильцев в единый ком наподобие хора в античной трагедии, даже не всех называя по именам. Так-то у нас что ни мужик — то повесть, что ни баба — то житие.

Роман подкупает верной фигурой рассказчика, что позволяет не только выдержать необходимые расстояния, но и сблизить с эпохой, подать ее как что-то давно знакомое, лермонтовское и толстовское, но в новой, современной оптике, лишенной как паркетной восторженности, так и постмодернистской иронии. Напротив, это горький и потому честный, в чем-то даже веселый роман. В нем есть тот уровень понимания, который выше как лапотного восторга, так и заискивающего перед Европой охаивания. Поганки не собирались. Ложное удалось проскочить. Зато получилось создать ценное, наше, свое. Русское, ё-моё. Во многом благодаря фигуре рассказчика, который справедливо обещает особо не «французить», из-за чего часто и точно «русит»:

Все существо ваше рвется дать, напитать и обогреть, а нищета не позволяет.

«Русские двести лет назад» это не батальный роман, который мог бы по праву восславить предков, а, скорее, сюжет на осколках великих событий. Суть текста в том, что «побежденные были под стать победителям», что никто не велик, что встретились бедные русские и разбитые французы и обменялись своими горестями, чем и приумножили что-то понадежнее славы. Это картография пограничья, отдаленного эха войны, того запутанного пересечения, из которого можно много понять обо всем.

Всё так хорошо, что не хочется, чтобы загадочный А. Я. Лисичкин довольствовался парой-тройкой отзывов с редкой, но искренней похвальбой. Это проза высокого уровня. Она должна быть замечена. О ней нужно сказать. Пусть для начала и во все еще калужской глуши. Потом и до Москвы дойдем, а там уж, чем казак не шутит, можно вновь взять Париж.

Ну, тамошнюю книжную ярмарку. А вы что подумали? 

Роман будет интересно прочитать как тем, кто помнит бахвалистые приключения бригадира Жерара, так и тем, кто задумывается о том, кем мы были двести лет назад и кем будем после.

Поразительное, в общем-то, сочетание.

На века.